Джон Стейбек «Позитано»

Я впервые услышал о Позитано от Альберто Моравии. В Риме было очень жарко. Он сказал: «Почему бы тебе не съездить в Позитано на Амальфитанское побережье? Это одно из прекраснейших мест Италии». Позже Джон МакКнайт из американской Информационной Службы посоветовал мне то же самое: он провел там год, работая над книгой. Полдюжины человек повторило его предложение. Рассказы о Позитано подействовали на нас, и в один момент мы обнаружили себя по пути к Неаполю.

Для американца итальянский трафик сначала представляется просто пустяком. Он кажется хаотичным, не следующим никаким правилам. Вы не можете предположить, чего можно ожидать от водителя впереди, сзади или рядом с вами. И он обычно делает как раз то, о чем вы бы и не подумали. Но помимо такой манеры вождения существуют и другие опасности.

Это мотороллеры, тысячи из них, которые стрекочут вокруг вас, как комары. Существуют маленькие юркие автомобили под названием «Тополино» или «мышонок», которые скрываются за более крупными машинами; есть гигантские грузовики и бензовозы, в которых перевозится большинство товаров в Италии; и, наконец, есть огромное количество разнообразного скота, сенокосилок, комбайнов, велосипедистов, одиноких лошадей и ослов, просто вышедших на прогулку. И в дополнение ко всему этому хаосу — пешеходы, которые блаженно ходят по шоссе, никогда не оглядываясь и не обращая внимания на автомобили. Чтобы придать этому безумию больше яркости, каждый считает своим долгом постоянно сигналить. Этот оглушительный, кричащий, визжащий и шипящий беспорядок и является обычным движением по автострадам в Италии. Моя поездка из Венеции в Рим оставила ужасные воспоминания и чувство страха перед итальянскими дорогами.

Поэтому, для трансфера в Позитано я нанял водителя. Он был лицензированным шофером с хорошей репутацией. Его карточка гласила: «Синьор Бассани Бассано, опытный гид. Вся Италия — Бабенка Европы». Это была именно «Бабенка Европы», которая покорила меня.

Так мы сделали одно дело: в лице водителя мы перенесли небольшой кусочек хаотичного итальянского трафика прямо на наше переднее сиденье. Синьор Бассани был замечательным человеком. Он был способен гнать за сотню километров в час, неистово сигналя и визжа тормозами, распугивая быков вокруг дороги, и в то же время, постоянно поворачиваясь назад с водительского сиденья и яростно жестикулируя обеими руками, описывать во весь голос красоты и достопримечательности Италии — «Бабенки Европы». Это было удивительно. Мы несколько раз были чертовски близки к тому, чтобы разбиться! И, несмотря на это, он ни во что ни врезался и никого не сбил. Единственными жертвами стали наши трепещущие, кровоточащие нервы. Я даже мог бы рекомендовать сеньора Бассани путешественникам для трансфера по Италии. Возможно, вы не воспримите многое из сказанного им, но вы точно не соскучитесь.

Мы пропетляли через Неаполь, проехали мимо Помпеи, и кружась свернули в горы после Сорренто. Печально напевая «Вернись в Сорренто», мы уже не верили, что сможем вернуться в Сорренто живыми. Мчась словно метеор, мы достигли моря по дороге, зацепившейся за горы высоко-высоко над синевой воды, и штопором петляющей на краю бездны. Дорога была рассчитана только на два автомобиля, впритирку двигающихся навстречу друг другу, дорога, заполненная автобусами, грузовиками, мотороллерами и всевозможной живностью.

Мы не увидели большую часть трассы. Я и моя жена лежали на заднем сиденье, сжимая друг друга в объятиях, время от времени истерически визжа, в то время как Синьор Бассано, поворачиваясь к нам обеими руками с водительского сидения, радостно просвещал нас: «Это Императори Хамгоустернос ходить здесь со своя легоинер». (Наша машина как раз сбила цыпленка.) «Ести осень мноого старая история здесь! Я знать. Я говорить». Так он и промчал нас вихрем по «Бабенке Италии». А под нами, и иногда казалось, что и над нами, на тысячу футов ниже нас сверкало синевой Тирренское море, словно протягивая свои губы для поцелуя.

Однажды во время войны, на американском эсминце «Рыцарь», я уже был на этом прекрасном побережье. Тогда мы шли быстро. Немцы обстреливали нас снарядами с этих высот, их самолеты закидывали нас бомбами, и невидимые подводные лодки пытались всадить торпеды в борт нашего корабля. Но клянусь, мне кажется, что это было гораздо безопаснее поездки с Синьором Бассано. И все же, он в целости, хотя и не без приключений, довез нас до Позитано на машине.

Позитано берет за душу. Это настоящее место вашей мечты, в реальность которого сложно поверить, находясь там, однако оно превращается в манящую действительность, стоит лишь вам его покинуть. Тут дома взбираются вверх по горе так круто, словно строители были профессиональными скалолазами. Я до сих пор считаю, что если во всем мире фундаменты домов поднимаются вверх, то в Позитано дома строились от скал к морю. Небольшая изогнутая бухта с невероятной сине-зеленой водой аккуратно накрывает волнами пляж с мелкой галькой. В Позитано есть только одна узкая, не доходящая до воды улица. Все остальное — лестницы, некоторые из которых крутые, словно стремянки. Здесь вы не ходите в гости к друзьям, а либо взбираетесь вверх, либо скользите вниз.
Почти всегда, когда вы находите место такое же красивое, как Позитано, вы инстинктивно стараетесь скрыть его от других. Вы думаете: «Если я сейчас расскажу о нем, завтра его наводнят туристы и разрушат эту идиллию, превратят его в очередной «курорт», а затем местные жители станут «туристоориентированными», и ваше прекрасное место станет адом». Но нет ни малейшего шанса, что такое произойдет с Позитано. Во-первых, тут банально нет места. В Позитано проживает около двух тысяч человек, а жилья — не более, чем на пятьсот туристов. Все скалы уже заняты домами. За исключением нескольких полуразрушенных домов высоко в горах, используется каждый метр земли. И позитанцы неизменно отказываются продавать дома и землю. Это прелюбопытнейшие люди! Чуть позже я расскажу вам о них.

Опять же, Позитано вряд ли сможет привлечь зажиточных богатых туристов. Тут просто невозможно совершать прогулки в шикарном белоснежном платье, белых, напоминающих облака туфельках, и держа красную розу безликой белой перчаткой, сохранять пафосный вид. Хотел бы я понаблюдать, как какая-нибудь одетая таким образом дама будет карабкаться на вечерний коктейль по крутым лестницам в Позитано! Она явится как мокрая тряпка. Ей не удастся добраться куда-нибудь иным образом, кроме как взбираясь или опускаясь по ступенькам.
Третий сдерживающий фактор, препятствующий появлению большого числа туристов, лежит в природе самих позитанцев. Им просто наплевать на окружающий мир. Они живут здесь с незапамятных времен и совсем не намерены меняться. Они довольствуются малым и даже не шевельнут пальцем за доллар.

Мы отправились в «Le Sirenuse» — старый семейный дом, превращенный в первоклассный отель, безупречный и респектабельный, с виноградными беседками рядом со столовой. В каждом номере есть свой небольшой балкон с видом на бирюзовое море и острова сирен, с которых эти «дамы» пели свои сладострастные арии. Владельцем отеля «Le Sirenuse» является итальянский дворянин — маркиз Паоло Серсале. Он по совместительству служит мэром Позитано. Сильный красивый мужчина лет пятидесяти, одетый словно типичный южный бездельник, но очень много времени уделяющий своей работе городского главы.

Существует забавная история, как он занял свой пост. Позитано избирает городской совет из пятнадцати членов, затем совет избирает мэром одного из них. Практически все позитанцы – отъявленные роялисты. Это в значительной степени относится к большей части юга Италии, но в Позитано это особенно заметно. Рыбаки и сапожники, плотники и водители грузовиков отдают предпочтение власти короля и особенно короля из Савойской династии. Так было и во время последних выборов мэра. И маркиз Паоло Серсале был избран мэром, потому что он был единственным коммунистом в городе. В этом было его различие со всем электоратом, состоящим сплошь из роялистов. Один из предков Серсале командовал галерой в битве при Лепанто в 1571 году, когда морская мощь мусульман была, наконец, сломана и христианский контроль над Европой был сохранен. Маркиз не рассказывал, почему он стал коммунистом. Но он говорил, что покинул партию в 1947 году не со злости, но с каким-то чувством отвращения. Позитанцам стало жалко разочаровавшегося в коммунизме маркиза, и они избрали его мэром города, несмотря на свои роялистские взгляды.

Мэр Позитано и археолог, и философ, и администратор одновременно. У него на службе состоит один полицейский для поддержания порядка, так что не в силах мэра сделать что-то серьезное для города. Он говорит: «Почти все позитанцы связаны между собой родством. Если всплывают какие-либо проблемы, как, например, семейная ссора, и я никогда не считаю нужным вмешаться». Мэр носится по городу вверх и вниз по ступенькам в скалах. Его наряд состоит из старых поношенных брюк, мокрой от пота рубашки и истоптанных сандалий. Где бы не находился мэр, он везде на своем посту: сидя на каменной стене с видом на море, наклоняясь над барной стойкой, купаясь в море или отдыхая на пляже. Малая часть дел делается в самом здании мэрии. У полицейского так мало дел по работе, что он умудряется брать некоторые подработки в городе, чтобы заработать немного сверх маленькой зарплаты.

История Позитано богата, длинна и слегка безумна. Но одно можно сказать точно: Позитано существует уже несколько тысячелетий. Когда император Тиберий перебрался на Капри из ненавидящего его Рима, он перестал доверять всем вокруг себя. Он думал, что люди пытаются отравить его, и вероятно, был прав. Он не ел хлеб, приготовленный из местной муки. И тогда, императорские повара стали получать муку с Позитано, с мельницы, до сих пор расположенной напротив горной части города. Конечно, эта мельница сейчас хорошо модернизирована, но до сих пор мелет муку для позитанцев.

У этого маленького городка было замечательное прошлое. В период нахождения в составе Амафлитанской республики в 9-11 веках Позитано приняло участие в составление первых известных нам морских законов, в которых были описаны права моряков. В десятом веке это был один из самых важных торговых городов мира, соперничавший с самой Венецией. Из-за отсутствия гавани, горожане были вынуждены вручную затаскивать огромные галеры на берег.

Сохранилась история, что в одну Страстную субботу, когда во всем христианском мире ни одному церковному колоколу не разрешалось звонить, позитанский корабль попал в сильный шторм недалеко от берега. Епископ, который как раз служил у алтаря, отменил запрет на церковный звон, лично стал бить в колокола, а затем в парадном облачении присоединился к народу и помог вытащить поврежденный корабль на берег.

Как и в большинстве итальянских городов, Позитано имеет свою чудотворную икону. Это написанная в византийском стиле икона Девы Марии. Много веков назад, сарацинские пираты совершили набег на город и, среди прочего, забрали икону. Но они не успели выйти в море, как им было видение, настолько их ошеломившее, что они немедленно вернули святую картину.

Каждый год 15 августа этот замечательный эпизод воссоздается с большой точностью и даже небольшим кровопролитием. Ночью полуголые пираты атакуют город, который отчаянно защищают одетые в доспехи солдат позитанцы. Некоторые из схваток выглядят весьма реалистично. Затем пираты отправляются в церковь и уносят икону в ночную темноту. После этого наступает решающий момент. Как только пираты с иконой исчезают в темноте, яркое и пылающее изображение ангела появляется в небе. (Генерал США Марк Кларк является основным создателем этого чуда — он подарил городу списанный воздушный шар американских ВВС.) Затем пираты возвращаются на своих лодках на берег и возвращают икону в церковь, после чего раздается общее пение и начинается веселье.
В шестнадцатом и семнадцатом веках Позитано стал очень богатым. Его корабли бороздили все известные моря, торгуя на Ближнем и Среднем Востоке, перевозя пряности и драгоценные породы дерева, которых не хватало в Европе. Были построены большие дома в стиле барокко и сегодня поражающие своей красотой и украшениями, привезенными со всех концов света.

Около ста лет назад в город пришла беда. В море вышли первые пароходы. Позитано не смог с ними конкурировать; год за годом он становился все беднее и безнадежнее. К тому времени население достигло восьми тысяч человек. Между 1860 и 1870 годами около шести тысяч горожан эмигрировали в Америку, и великолепные дома опустели, их стены стали осыпаться, краски поблекли, а крыши обвалились. С тех пор население никогда не превышало двух тысяч человек. И если Позитано берет за душу чужака, для местных это стало частью их характера. Основная масса позитанцев эмигрировала в Нью-Йорк, где большинство из них поселилось на авеню Колумба. Они создали там свое маленькое Позитано, празднуют те же фестивали, что в родном городе, они обсуждают Позитано и живут им. В Нью-Йорке более пяти тысячи человек, которые родились в Позитано — вдвое больше, чем живут в самом городе. Помимо них, существуют тысячи потомков, и все они очень тесно связаны с итальянским городом.
Одна из самых сложных задач мэра — найти место для захоронения нью-йоркских позитанцев, которые желают, чтобы их тела вернулись к родным берегам. Кладбище уже и так большое на столько, насколько это возможно. Нет возможности расширить его без взрыва скал. Почти каждый доступный дюйм уже использован, но мэр должен каким-то образом находить места для останков.

Около десяти лет назад один мусульманин посетил Позитано, ему понравилось, и он поселился тут. Со временем он встал на ноги, но позже у него закончились средства, однако мусульманин не уехал. Город стал поддерживать его и заботился о нем. Так же, как и мэр был их единственным коммунистом, это был их единственный мусульманин. Позитанцы почувствовали, что сарацин принадлежал городу. Наконец он умер, и последняя просьба заключалась в том, что он должен быть похоронен ногами в сторону Мекки. И как считали позитанцы, они выполнили её. Мусульманин был похоронен, как и он завещал. Но, либо компас был неисправен, либо карта была неверной. Он был похоронен с отклонением в 28 градусов от курса. Это было возмутительно для морской славы города. Собралось все население города, выкопали мусульманина, уложили его тело строго по курсу на Мекку и похоронили заново.

В Позитано нет серьезной промышленности. По ночам рыбацкие лодки выходят в море с мощными огнями на корме. Они всю ночь ловят анчоусов и кальмаров, покрывая огнями лодок все море до самого края. Но в рыболовстве у Позитано есть соперник — маленький городок Прайано, расположенный в нескольких милях вниз по амафлитанскому побережью. Соперничество на море было настолько велико, что пришлось устанавливать правила рыболовства. Как только рыбаки замечают косяк рыб, лодки-светлячки устремляются туда. Первая лодка, достигшая стаи рыб, немедленно пытается окружить ее сетью. В это время лодки из другого города мчатся к стае. Если первая лодка завершает свой круг до прибытия конкурентов, стая рыб принадлежит ее рыбакам. Если нет, оба города разделяют улов. В свете истории, которая будет описана позже, это имеет значение.

На берегу есть немного обувных мастерских, несколько плотников и совсем немного других ремесленников. Будет странным рассматривать туризм как отдельную отрасль, потому что в Позитано мало туристов. Однако, они все-таки придают немного шарма жителям деревни.

Высоко в горах, где монастырь смотрит на море, маленькие девочки перенимают от сестер деликатное и умирающее искусство кружевного шитья. Девочки зарабатывают немного, а вырученные от торговли кружевом деньги идут на поддержку самой школы и детей. Мелькающие пальцы маленьких девочек, работающих с сотнями узелков, доводят вас до головокружения, а дети смотрят вверх, смеются и разговаривают, словно и не осознают всей магии их чарующих пальцев. Некоторые работы просто невероятны. Мы видели большую скатерть, паутину замысловатую, как сама мысль. Она стала результатом работы пяти десятков работниц в течении года.

Через несколько дней мы узнали о величайшей достопримечательности Позитано – его характерных персонажах. Возможно, они и не продаются, но в Позитано их больше, чем в любом другом городе, который я когда-либо посетил. Есть люди, которые долго жили Америке, но снова вернулись в свой родной город, чтобы насладиться моральной, физической, политической и такой «стремяжной» правдой жизни и свободой, которой так знаменит Позитано.

Одежда позитанцев поистине безумная, но неизменно комфортабельная. Почтальон, который каждый день вынужден подниматься по крутым лестницам, носит свою служебную почтовую шапку и вельветовые брюки с брекетами, но в теплый день может снять свою рубашку. Другой мужчина посчитал что будет хорошо выглядеть в «костюме» из пижамных брюк, рыжем жилете и плоской соломенной шляпе. Он носит сандалии, так же, как и ненавидящий перчатки сноб, носит перчатки. Даже самые открытые сандалии являются тюремной решеткой для его счастливых ног.

В баре или на пляже вы можете встретить невероятного старика с яркими глазами мудрой птицы или невинной змеи. Это колдун, познавший свое ремесло от ведьмы. Он лечит болезни всего города. Его секрет врачевания заключается в руках, в маленьких, белых, слабых руках. Когда пациент испытывает боль, эти руки медленно ползут по больному телу, в то время как глаза мастера мудрым взглядом смотрят в пустоту и, кажется, слушают. Кажется, что руки живут отдельно от старика. Пальцы находят область боли, а затем осторожно, слегка касаясь кожи, мягко массажируют ее, как бы успокаивая. И пациенты колдуна говорят, что боль уходит. Я не знаю. У меня не было никакой боли.

Да, Позитано богат на чудаков. На пляже есть знаменитый сапожник. Он шьет сандалии и ботинки для всего города, но это занимает его рабочий день только частично. Сапожник считает, что Феррагамо, великий итальянский дизайнер обуви, украл его идеи. Он даже немного рассердился за это, но потом осознал свою истинную роль. Сапожник — друг и доверенное лицо одного очень большого человека. Несколько лет назад он был глазами и, по некоторым слухам, почти духовником Дино Гранди, итальянского генерала. Когда Гранди приезжал отдохнуть в Позитано, он иногда сидел и разговаривал с сапожником. И после того, как генерал уходил, сапожник не общался с обычными смертными в течение нескольких дней. Он стучал и думал, шил и думал, и однажды заметил: «Я не считаю, что мне нужно обсуждать что-либо с неудачниками после того, как меня посвятили в секреты правительств и дипломатии». Он стал говорить, как Гранди, и ходить с откинутой головой и выпяченным подбородком, точь-в-точь как Гранди.

После войны генерал Марк Кларк побывал в Позитано, и он тоже говорил с башмачником. И снова сапожник не общался ни с кем несколько дней, но люди стали замечать, что он стоит с выставленными вперед плечами и головой, наклоненной к земле – обычная поза генерала Кларка. Сапожник сказал мне как-то с конфиденциальным видом: «Он положил свою руку прямо здесь, прямо здесь генерал сделал это», и он указал на свое плечо, а его глаза сияли величием.

Марк Кларк оставил свой след в истории города. В старые времена он носил бы лавры святого вместо звезд генерала. Он — покровитель города и он довольно просто занял на эту позицию. В Позитано всегда была ненадежная и очень неустойчивая система водоснабжения. Высоко в горах воды всегда было в избытке, но никак не находилось возможности для ее доставки к садам и кухням Позитано, или способы ее транспортировки были примитивными. Марк Кларк одарил город несколькими тысячами метров металлического трубопровода, оставшегося от итальянской кампании. Местные жители сами его смонтировали, и теперь вода надежно идет в сады, кухни и общественные фонтаны Позитано. Так что много раз в день каждый позитанец наверняка вспоминает генерала Кларка, называя его на местный манер «Клок».

Немало писателей отправляются в Позитано, чтобы творить свои произведения. Некоторые из них американцы, некоторые британцы. Ничто в этом маленьком городе не сможет побеспокоить ваши мысли, если они у вас есть. Таким отшельником был Джон МакКнайт, служащий в американском министерстве иностранных дел. Тогда, во время написания «Папства», долгого и тщательного изучения истории Ватикана и его положения в современном мире, Джон жил в Позитано. Он и его жена провели год в маленьком домике с садом, прямо над морем в южной части города. МакКнайты прибыли из Северной Каролины и вошли в жизнь Позитано так же естественно, словно они поселились в Чапел-Хилл в родном штате.

Прошел год, приближался День благодарения. Сейчас американцы, живущие за границей, полностью превращаются в экспатов. Они могут говорить на чужих языках, думать, как местные, питаться туземными деликатесами. Но только подходит время Рождества, или Четвертого июля, или Дня благодарения, как что-то начинает извиваться внутри американца, и он приходит к мысли, что необходимо срочно что-то организовать. Джонни и Лиз МакКнайт свободно говорят по-итальянски, готовят еду, читают и живут как итальянцы. Но когда приблизился День благодарения, они ощутили потребность в обжаренной индейке в соусе из клюквенного соуса и сливовом пудинге с мятным коктейлем. Они стали просыпались по ночам и мечтать об этом. Индейка прибыла в клетке, привязанной к багажнику на крыше автобуса. Это была красивая активная, но слегка нервная птица. В течение недели она питалась и жила в специально построенном в саду курятнике, пока ее нервы не вернулись к норме. Индейка и не догадывалась, что взоры ее новых друзей не были дружелюбными.

Джонни вспомнил некоторые мудрые советы своего дедушки, полученные еще в Северной Каролине. «Насильственная смерть», — сказал дед, «будь то человека или индейки, является нервным и обескураживающим процессом для жертвы». Мышцы становятся напряженными и в организме выделяется «экстракт страха». Его дедушка не знал, как страх отражается на вкусе человеческого мяса, но мясо индейки становилось жестким и немного горьким. Но был способ избежать этого. Если за два часа до «кровопролития» дать индейке пару глотков хорошего коньяка, нервное напряжение уходит, состояние индейки становится легким и спокойным, она будет счастлива и даже засветится благодарностью. И когда индейку подают к столу, вместо горького сока страха и шока, в мясе будет ощущаться легкий деликатный вкус коньяка.

Джонни решил следовать обычаю родной Северной Каролины. Однако он обнаружил, что у него не было коньяка. Бурбон, который он оставил для сиропа, не показался подходящим, а единственное, что у него было, это бутылка «Гранд-Марнье». Это было лучше, чем бренди. Это подарило бы не только последнее утешение индейке, но и придало апельсиновый вкус мясу.
Сначала индейке не понравилась такая идея. Но, наконец, Джонни смог зажать индейку под рукой и открыл рукой ее клюв. Лиз удалось влить четыре-пять капель «Гранд-Марнье» в горло птицы. Индейка сомкнула клюв, но через минуту или две ее голова упала, в глазах появился сладкий, но дикий взгляд, и она стала кивать головой в ритме со спокойной, но не совсем трезвой мыслью, которая прошла через ее голову. Джонни мягко понес ее на руках к изгороди. Индейка немного пошатнулась, успокоилась и легла спать. «Я сделаю это, пока она будет спать», подумал Джонни, — «Индейка никогда не узнает, что случилось». И он пошел к холодильнику, чтобы посмотреть, как обстоят дела с мятным пудингом.

С ним было все в порядке. Джонни принес две вазочки пудинга в сад, и они с Лиз начали праздновать День благодарения. МакКнайты до сих пор не знают, что произошло на самом деле. Джонни думает, что индейке что-то приснилось. Они услышали курлыканье индейки. Птица взмыла прямо вверх, и торжествующе крича, улетела в сторону моря.

Теперь мы должны вспомнить морские законы побережья Амальфи. В горах над морем, и Позитано, и его соперник Прайано, обычно располагают своих наблюдателей. Они обязаны наблюдать не только за косяками рыб, но и за всяким хламом и мусором, а также в целях спасения утопающих. Эти наблюдатели увидели, как «мореходная» индейка МакКнайтов полетела в сторону моря, и они также заметили, как она врезалась в воду на расстоянии нескольких миль от берега.

Немедленно от Позитано и Прайано лодки вышли в море. Началась гонка и соперники прибыли к цели примерно в одно и то же время. Но индейка, увы, утонула. Рыбаки аккуратно достали ее из воды, попутно ругаясь, что не было никакого смысла мчаться на спасение.

Индейка не подавала признаков жизни. Джонни МакКнайт легко решил эти проблему с помощью остальной частью бутылки «Гранд-Марнье».

В тот день они приготовили индейку и сели на ужин около восьми вечера. И по их словам, даже дополнительная доза шалфея в соусе не смогла полностью удалить вкуса морской воды из белого мяса птицы.